И. И. Мечников

"Этюды оптимизма"

V

Вторая часть "Фауста" посвящена главным образом описанию старческой любви.-Любовная страсть старика.- Смирение старого Фауста.-Платоническая любовь его к Елене.-Мировоззрение старого Фауста.-Его оптимизм.- Общая мысль всего произведения.

В то время как первая часть "Фауста" тотчас после своего появления вызвала всеобщий восторг, вторая, наоборот, встречена была крайне холодно.

Вес читали и знают первую часть; вторую часть читали только немногие, и то главным образом среди литераторов. На сцене часть эта производит большее впечатление, чем при чтении, благодаря разным второстепенным прикрасам, как в красивых балетах.

Что же касается ее внутреннего смысла, то он, по общему мнению, неясен, сложен и неудобопонятен. Поэтому многие литературные критики ломали себе голову, чтобы схватить руководящую мысль автора.

Когда Эккерман, уговаривавший Гете закончить и напечатать вторую часть, просил его объяснить значение некоторых сцен, то Гете устранялся от этого и прикрывался маской сфинкса. Так, например, относительно знаменитых "матерей" Гете принял загадочный вид и ответил: "Я даю вам рукопись; изучите ее у себя и посмотрите, что можете вывести из нее" (10 января 1813 г.).

Льюис, один из самых ревностных поклонников Гете, несмотря на это, останавливается перед невозможностью понять смысл второй части "Фауста". "Годы странствий и вторая часть "Фауста",- говорит он,- настоящий арсенал символов. Старому поэту приятно было видеть, как глубокомьгелейные критики наперерыв старались выказать свое ясновидение и проницательность в разъяснении второй части "Фауста" и "Мейстера", между тем как сам он хитро отмалчивался, не приходя им на помощь". "Он не только не обнаруживал ни малейшего желания разъяснять накопляющиеся недоразумения, но, как кажется, ему доставляло удовольствие ставить новые задачи для проницательности своих критиков" (I. с, II, 382).

Льюис находит, что вторая часть совершенно неудачна ни по замыслу, ни по выполнению. "Я делал все усилия,- говорит он,- чтобы понять это произведение, чтобы стать на верную точку зрения, которая позволила бы мне постигнуть его красоты, но все мои попытки остались бесплодными" (id., 35)). Для ознакомления читателей с драмой ему пришлось сделать простое изложение ее, не выдвигая ничего преимущественно перед другим.

Вторая часть, давно задуманная в общих чертах, была выполнена в течение целого ряда лет последнего периода жизни поэта; ценным указанием служит то, что текст был составлен не последовательно, в порядке действий и сцен, а сначала был написан третий акт, потом-вторая часть пятого акта, затем-первый и часть второго акта; классическая Вальпургиева ночь была написана в 1830 г., а четвертое действие - в 1831 г. и наконец - начало пятого акта.

Так как во второй части местами говорится о многих самых разнообразных вещах, между прочим о вулканическом происхождении земли, о бумажных деньгах, что, понятно, играет в ней совершенно второстепенную и случайную роль, то ключ надо искать в сценах, написанных сначала. А мы видим, что третий акт заключает историю Елены, а вторая часть пятого - деятельность Фауста, направленную к общему благу людей.

Руководствуясь тем, что произведения Гете отражают поступки и события его собственной жизни, приходится именно в ней искать объяснения наиболее трудно постижимого его произведения.

Мы уже знаем, что как в молодости, так и в старости любовь была возбудителем деятельности Гете. Красной нитью проходит это во всей или почти во всей его жизни.

Никаких препятствий не представлялось к описанию любви его к Фредерике: всем должна была казаться совершенно естественной любовь молодого человека к молодой девушке. Другое дело-страсть старика к юной красавице.

Говорят, что одной из причин, помешавших ему жениться на Ульрике фон Леветцов, была, быть может, боязнь насмешек (Льюис, II, 345),- боязнь, являющаяся одним из самых сильных двигателей в жизни человека. Понятно, до чего должно было быть щекотливым чувство поэта при желании изложить свою старческую любовь.

В любви Фауста к Елене дело касается не мнимого старца, которому стоит снять бороду и переменить берет, чтобы стать молодым, а настоящего старика, о возвращении к молодости которого не может быть и речи, несмотря на все таинственные и волшебные приправы. Любовь же старого Фауста есть настоящая страсть, и строки, посвященные ей, относятся к лучшим из всех написанных Гете.

В начале второй части мы видим Фауста после тяжелого кризиса, пережитого им впервой. Тревожный и усталый, он решается на новую жизнь:

 

Трепещут пульсы жизни вожделенно.

Встречая час, когда заря блеснула;

И в эту ночь, земля. ты, несомненно,

У ног моих почив, опять вздохнула:

Ты принесла мне снопа наслажденья.

Ты мощно пробудила и вдохнула

К высокой житии вечные стремленья!

(2-я часть, стр. 388)

 

Потребность любви проявляется в необузданной страсти при виде вызванного образа самой красивой из всех женщин. Фауст восклицает:

 

Глазами ль вижу? Иль в Душе живой

Я красоты разливом весь встревожен?

С какой добычей вышел поиск мой!

До сей поры мне мир был пуст, ничтожен!

Чем он теперь, с тех пор, как я жрецом?

Он тверд, окреп, я жить желаю в нем!

Пусть не вздохнул ни разу я потом.

Как ("меню подобному влеченью!

Та, что меня когда-то восхищала,

В волшебном перкале пленяла.

Такой красы была лишь легкой тенью!

Лишь ты одна, смущая мой покой.

Всю силу страсти роковой,

Любовь, восторг, безумство мне внушаешь!

(стр. 491)

 

Фауста, обуреваемого такою страстью, терзает ревность при виде красавицы, впивающей дыхание юноши и целующей его. Он хочет обладать ею во что бы то ни стало:

 

Как похищенье! Мне ль стоять бесстрастно?

А ключ-то мой? Его он сбавит епесь!

Мен" он вел по ужасам всечасно

Уединенья - к твердой почве здесь!

Здесь я стою в действительности твердо.

Тут с дулами мой дух сразится гордо,

В двойной победе мир объемля весь!

Была вдали, теперь близка вполне.

Спасу! И будь моей она вдвойне!

О матери! Ваш трон мне да поможет!

Кто с ней знаком, расстаться С ней не может!

(стр. 496-497)

 

Исчезновение красавицы до такой степени потрясает Фауста, что он лишается сознания и впадает в продолжительное забытье. Очнувшись, он тотчас спрашивает: "где она?", и пускается в поиски за нею. Узнав, что Хирон в былое время переносил Елену, он восклицает:

 

              Ты нес ее?

Хирон. Да, на спине же.

Флуст. И так сходить с ума пришлось!

              И вдруг сижу теперь. И где же?...

Хирон. За волосы мои она,

              Как ты, держалась.

Фауст. Как полна

Восторгом грудь! Скажи мне все!

Лечу желаньем ей навстречу! Куда, откуда нес ее?...

...Ее видал ты; нынче видел я

Прекрасную в расцвете бытия!

Теперь мой ум, мой дух окован ею;

И мне не жить, коль ей не овладею!

(стр, 549-552)

 

Хирон находит эту страсть такой необыкновенной, что советует Фаусту лечиться от нее.

После различных приключений и препятствий Фауст наконец находит желанную красавицу и говорит ей:

 

...Осталось мне себя и все мое -

Мое ль оно?-повергнуть пред тобой?

Так от души позволь у йог твоих

Тебя признать владычицей; ты власть

И трон, едва вступив, приобрела!

(стр. 658)

 

Как мало похожа такая речь на те слова, которые говорил Фауст Маргарите! Она гораздо более соответствует отношению влюбленного старика к обожаемой молодой красавице. Когда Елена предлагает Фаусту сесть на трон рядом с нею, он отвечает:

 

Сперва позволь склонить колени мне,

Высокая жена; позволь сперва

Ты руку, что взведет меня, поцеловать.

Ты соправителем признай меня

Владений безграничных и прими

Поклонника, слугу и стража все того ж!

(стр. 663)

 

Страстно влюбленный, до потери рассудка, старик не смеет обращаться к возлюбленной иначе, как в выражениях, полных смирения. Елена не делает никакого признания в любви, но относится к нему благосклонно. Фауст предлагает ей "вечно юную Аркадию для счастливого житья", и Елена соглашается следовать за ним в таинственный грот, весь заросший растительностью. Там они остаются одни и только старой служанке позволяют изредка приближаться к ним.

Плодом их связи является ребенок, вовсе не похожий на ребенка Маргариты, убитого ею. Это - особенное, чудесное существо: только что родившись, мальчик этот начинает прыгать и своими быстрыми движениями приводит в ужас родителей.

В то время как Гете упорно отмалчивался, когда его просили объяснить некоторые сцены второй части Фауста, он без всякого затруднения говорит о значении этого удивительного ребенка. Он - "простая аллегория, а не человеческое существо. В нем олицетворена поэзия, не зависимая ни от времени, ни от места, ни от личности" (Эккерман, 20 декабря 1829 г.).

Пораженный трагической судьбой Байрона, Гете в сыне Фауста и Елены символизирует английского поэта.

Исходя из категорического объяснения Гете, литературные критики заявляют, что связь Фауста и Елены означает синтез романтизма и классицизма,-синтез, плодом которого является современная поэзия, олицетворенная в ее лучшем представителе- Байроне. Это не должно бы соответствовать мыслям Гете, который вовсе не придавал никакого значения классицизму и романтизму.

"С какой стати подымают такой шум по поводу классического и романтического?-говорил он.- Существенно, чтобы произведение было вполне прекрасным и серьезным; тогда оно и будет классическим!" (Эккерман, 17 октября 1828 г.).

Гораздо правдоподобнее, что Гете хотел выразить ту мысль, что плод связи Фауста и его прелестной подруги есть поэзия. Связь их входит в категорию так называемой платонической любви.

Такая любовь вдохновляет для создания совершенных произведений даже старика-поэта, когда вдохновительница- прекрасная женщина.

Фауст и Елена выходят с сыном из грота, и Елена говорит:

 

Счастье людям дать прямое,

Сводит их любовь вдвоем,

Но блаженство неземное

Мы вкушаем лишь втроем!

(стр. 682)

 

На это Фауст отвечает:

 

Смысл тогда отыскан точный:

Ты моя, а я сим твой;

Мы стони четою прочной -

Можно ль жизнью жить иной!

 

После смерти сына Елена покидает Фауста, оставляя ему свою одежду:

 

Сбылись ни мне-увы! - старинные слова.

Что счастье долго с красотой не может жить.

Разорвана вся жизнь, как и союз любви;

Оплакав их, прощаюсь горько с ними я!

И вновь бросаюсь я в объятия твои.

(стр. 696)

 

После этого удара старик Фауст Ищет утешения в природе. Уже раз, после ужасной катастрофы с Маргаритой, созерцание природы дало ему силу жить.

На этот раз он останавливается на вершине высокой горы, откуда следит за воздушным контуром облака в очертании прекрасной женщины. Но Фауст стар и живет одними воспоминаниями любви. Он восклицает:

 

...Да, глаза мои не лгут!

На озаренном ложе чудно распростерт.

Хоть исполинский, лик божественной жены,

С Юноной сходный, с Ледою, с Еленой;

Как царственно он на моих глазах плывет!

Ах! сдвинулось! Бесформенно нагромоздясь,

Вес поплыло к востоку снежной цепью гор.

Как яркий образ смысла мимолетных дней.

Но в светлой, нежной пряди обдаст туман

Живой прохладой мне еще чело и грудь.

Вот медленно возносится все выше он;

Вот слился.- Или это лик обманчивый

Первоначальных и давно минувших благ?

Сердечных всех богатств забилн вновь ключи.

...Как красота душевная, прелестный лик,

Не разрешаясь, все подъемлется в эфир

И лучшее души моей уносит вдаль!

(стр. 705)

 

Это душевное настроение напоминает пережитое Гете после разрыва с Ульрикой.

Конец любви, конец поэзии! Но стремление к высшей жизни этим еще не уничтожено. У старика Фауста желание жить еще очень сильно. Но он уже не мечтает, как в дни юности, о невыполнимом идеале. Когда Мефистофель задает ему иронический вопрос:

 

Как отгадать, к чему ты устремился?

К высокому чему-нибудь?

К луне ты ближе возносился,

Знать, к ней пошло тебя тянуть?

 

Фауст отвечает ему:

 

Нисколько. На земле найду

Я, где за подвиг взяться смело.

Великое свершится дело,-

Я силы чувствую к труду.

(стр. 711, 712)

 

Со временем еще более усиливается оптимизм его речей, столь несходных с жалобами Фауста первой части.

Окончательно состарив снись, достигнув почти 100 лет, он следующим образом формулирует свое мировоззрение:

 

Я свет-то только пробежал.

За волосы все похоти хватал я,

Что было не по мне,- бросал я.

Что ускользало,- не ловил;

Я лишь хотел да исполнял

И вновь желал, и так пробушевал

Всю жизнь; сначала мощно, шумно,

Теперь иду обдуманно, разумно.

Земля давно известна мне;

Л взгляд туда нам прегражден вполне.

Глупец, кто надет слабыми глазами

Подобья своего над облаками!

Здесь утвердись, да оглянись; меж тем

Пред доблестным мир видимый - не нем.

Зачем ему по вечности носиться?

Что он познал, тем может насладиться!

(стр. 786)

 

Достигнув высшей мудрости, Фауст организует работы по осушению болот для увеличения поверхности почвы, необходимой для нужд людей:

 

Вот этим бы мы подвиг завершили:

Мы 6 дали место многим миллионам

Зажить трудом, хоть плохо огражденным!

Стадам и людям по зеленым нивам

На целине придется жить счастливым;

Сейчас пойдут селиться по холмам,

Что трудовой народ насыплет сам,

Среди страны здесь будет светлый рай...

Да, этот смысл мной подлинно усвоен.

Вся мудрость в том, чтобы познать,

Что тот свободы с жизнью лишь достоин,

Кто ежедневно должен их стяжать.

Так проживет здесь, побеждая страх,

Ребенок, муж и старец-век в трудах,

При виде этой суеты

Сбылись бы все мои мечты.

Тогда б я мог сказать мгновенью:

Остановись! Прекрасно ты!

И не исчезнут без значенья

Земные здесь мои следы.

В предчувствии такого счастья я

Достиг теперь вершины бытия!!!

(стр. 793, 794)

 

Это были последние слова мудрого столетнего старца. Часто думают, что они сосредоточивают в себе сущность нравственной философии Гете и проповедуют жертву личности обществу.

Льюис следующим образом резюмирует задачу Фауста: "Его страстная душа, испытав тщетность личных вожделений и наслаждений, познает наконец ту великую истину, что человек должен жить для других людей и не может найти прочного счастья вне работы для общего блага" (1. с, II, 361).

Судя по Фаусту Гете, я думаю скорее, что человек должен посвятить значительную часть своего существования на полное развитие собственной личности и что только достигнув второй половины жизни, умудренный опытом и удовлетворенный личной жизнью, должен он посвятить свою деятельность на благо людей. Проповедь самопожертвования личности не соответствовала ни идеям Гете, ни характеру его произведений.

В "Фаусте" Гете хотел также решить задачу столкновения некоторых человеческих действий с руководящими принципами. Проступки, совершенные его героями в первой части жизни, должны были быть уравновешены искуплением. Гете говорил Эккерману, что "ключ спасения Фауста" находится в хоре ангелов:

 

Часть благородную от зла

Спас ныне мир духовный:

Чья жизнь стремлением была.

Тот чужд среды греховной.

(стр. 812)

 

Но то, о чем Гете не говорил и что между тем играло самую важную роль как у него, так и у Фауста,- это действие любви, возбуждающее к художественному творчеству. Вероятно, именно на это намекает он в конце трагедии. Анахореты в религиозном и эротическом экстазе произносят молитвы, а мистический хор поет:

 

Неописуемое

Здесь совершенно:

Женственно- нежное

К небу взвело!1

 

Стихам этим придавали значение "самопожертвованной любви" и даже "божьей благодати" (Боде, стр. 149); но следует скорее полагать, что речь идет о любви к женской красоте, возбуждающей к подвигам.

Объяснение это вяжется с тем, что стихи произнесены мистическим хором, который, резюмируя положение, говорит о неописуемом. В последнем нужно видеть любовную страсть старика.

Во всяком случае весь "Фауст", особенно вторая часть его, служит красноречивым доводом в пользу той роли, которую играет любовь к проявлениям высшей деятельности человека. Соответствуя закону человеческой природы, это оправдывает поведение Гете гораздо более всех изощрений его критиков и почитателей.

Вопреки часто выражаемому мнению, будто обе части "Фауста" составляют два совершенно независимых произведения, они, наоборот, только пополняют одна другую.

В первой части молодой пессимист, полный страсти и требовательности, готов на самоубийство и ни перед чем не останавливается для удовлетворения своей жажды любви.

Во второй части зрелый и старый человек продолжает любить женщин, хотя и иным образом; он умудрен опытом и стал оптимистом; удовлетворив стремления личной жизни, он посвящает остаток дней своих на благо человеческое; достигнув столетнего возраста, он умирает с чувством высшего блаженства, и даже почти можно сказать, что он обнаруживает при этом инстинкт естественной смерти.

 

------

1 Место это видоизменено, так как у Фета смысл неточен.

 


Дизайн сайта разработан KN Graphics